Оскар Уайльд родился 16 октября 1854 года в столице Ирландии — Дублине. Несмотря на то, что некоторые источники указывают годом его рождения 1856 год, этот факт не соответствует действительности. Связано это было с тем, что Уайльд часто в беседах сбавлял себе два года (а в своём свидетельстве о браке, например, прямо указал именно 1856 год как дату своего рождения).
Отцом Уайльда был офтальмолог и отоларинголог сэр Уильям Роберт Уайльд. Уильям Уайльд занимался также археологией и ирландским фольклором. Мать Оскара — леди Джейн Франческа Уайльд (урождённая Элджи) — известная ирландская светская дама, весьма экстравагантная женщина, поэтесса, писавшая стихи под псевдонимом Сперанца (итал. Speranza — надежда). От отца Оскар унаследовал редкую трудоспособность и любознательность, от матери — мечтательный и несколько экзальтированный ум, интерес к таинственному и фантастическому, склонность придумывать и рассказывать необыкновенные истории. Значительное влияние на формирование Уайльда как личности оказала и атмосфера литературного салона его матери, в котором прошли юные годы будущего писателя. Страсть к позе, подчёркнутый аристократизм воспитаны в нём с детства. Прекрасно знавшая древние языки, леди Уайльд открыла перед сыном красоту «божественной эллинской речи».

1864—1871 гг. — учёба в Королевской школе Портора (город Эннискиллен, близ Дублина). Он не был вундеркиндом, однако его самым блестящим талантом было быстрое чтение. Оскар был очень оживлён и разговорчив, и уже тогда славился своим умением юмористически переиначить школьные события. В школе Уайльд даже получил особую премию за знание греческого оригинала Нового Завета. Окончив Порторскую школу с золотой медалью, Уайльд был удостоен Королевской школьной стипендии для учёбы в дублинском Тринити-колледже (колледже Св. Троицы).
В Тринити-колледже (1871—1874) Уайльд изучал античную историю и культуру, где снова с блеском проявлял свои способности в древних языках. Здесь же он впервые прослушал курс лекций по эстетике, а благодаря тесному общению с куратором — профессором античной истории Дж. П. Махаффи, утончённым и высокообразованным человеком, — постепенно стал приобретать крайне важные элементы своего будущего эстетского поведения (некоторое презрение к общепринятой морали, дендизм в одежде, симпатия к прерафаэлитам, лёгкая самоирония, эллинистические пристрастия).
В 1874 Уайльд, выиграв стипендию на обучение в оксфордском колледже Магдалины на классическом отделении, поступает в Оксфорд. В Оксфорде Уайльд выработал кристальное английское произношение: «Мой ирландский акцент был в числе многого, что я позабыл в Оксфорде». Он также приобрёл, как и хотел, репутацию человека, блистающего без особых усилий. Здесь же оформилась его особая философия искусства. Его имя уже тогда стало озаряться различными занимательными историями, порой карикатурными. Так, согласно одной из историй, чтобы проучить Уайльда, которого недолюбливали однокурсники и которого терпеть не могли спортсмены, его проволокли вверх по склону высокого холма и только на вершине отпустили. Он встал на ноги, отряхнул с себя пыль и сказал: «Вид с этого холма поистине очаровательный». Но это как раз и было тем, в чём нуждался эстетствующий Уайльд, который позже признавался: «Истинны в жизни человека не его дела, а легенды, которые его окружают. Никогда не следует разрушать легенд. Сквозь них мы можем смутно разглядеть подлинное лицо человека».
В Оксфорде Уайльд слушал лекции теоретика искусства Джона Рёскина и ученика последнего — Уолтера Пейтера. Они оба восхваляли красоту, однако Рёскин видел её только в синтезе с добром, в то время как Пейтер допускал в красоте некую примесь зла. Под обаянием Рёскина Уайльд находился на протяжении всего периода в Оксфорде. Позже он напишет ему в письме: «В Вас есть что-то от пророка, от священника, от поэта; к тому же боги наделили Вас таким красноречием, каким не наделили никого другого, и Ваши слова, исполненные пламенной страсти и чудесной музыки, заставляли глухих среди нас услышать и слепых — прозреть».

Ещё обучаясь в Оксфорде, Уайльд посетил Италию и Грецию и был покорён этими странами, их культурным наследием и красотой. Эти путешествия оказывают на него самое одухотворяющее влияние. В Оксфорде он также получает престижнейшую Ньюдигейтскую премию за поэму «Равенна» — денежную премию, которую утвердил в XVIII веке сэр Роджер Ньюдигейт для студентов Оксфордского университета, победивших на ежегодном конкурсе поэм, не допускающих драматической формы и ограниченных количеством строк — не более 300 (эту премию в своё время получал и Джон Рёскин).

По окончании университета (1878), Оскар Уайльд переселяется в Лондон. В центре столицы он обосновался в съёмной квартире, по соседству с леди Джейн Франческой Уайльд, уже более известной к тому времени как Сперанца. Благодаря своему таланту, остроумию и умению привлечь внимание, Уайльд быстро влился в светскую жизнь Лондона. Уайльдом стали «угощать» посетителей салонов: «Приходите обязательно, сегодня будет этот ирландский остроумец». Он совершает «самую необходимую» для английского общества революцию — революцию в моде. Отныне он появлялся в обществе в самолично придуманных умопомрачительных нарядах. Сегодня это были короткие штаны-кюлоты и шёлковые чулки, завтра — расшитый цветами жилет, послезавтра — лимонные перчатки в сочетании с пышным кружевным жабо. Непременным аксессуаром стала гвоздика в петлице, выкрашенная в зелёный цвет. В этом не было никакой клоунады: безупречный вкус позволял Уайльду сочетать несочетаемое. А гвоздика и подсолнух, наряду с лилией, считались самыми совершенными цветками у художников-прерафаэлитов.
Оскар Уайльд. Фотография Наполеона Сарони (около 1882 года)

Рассвет творчества и пик славы
В 1881 году вышел его первый поэтический сборник «Стихотворения» (Poems), написанный в духе «братьев прерафаэлитов». Он выдержал пять переизданий по 250 экземпляров в течение года. Все расходы по изданию взял на себя сам Уайльд.[4] Ранние стихи его отмечены влиянием импрессионизма, в них выражены непосредственные единичные впечатления, они невероятно живописны.
В самом начале 1882 года Уайльд сошёл с парохода в порту Нью-Йорка, где налетевшим на него репортёрам он по-уайльдовски бросил: «Господа, океан меня разочаровал, он совсем не такой величественный, как я думал». Проходя таможенные процедуры на вопрос о том, есть ли у него что-либо, подлежащее декларированию, он, по одной из версий, ответил: «Мне нечего декларировать, кроме моей гениальности».
Отныне вся пресса следит за действиями английского эстета в Америке. Свою первую лекцию, которая называлась «Ренессанс английского искусства» (The English Renaissance of Art), он завершил словами: «Мы все расточаем свои дни в поисках смысла жизни. Знайте же, этот смысл — в Искусстве». И слушатели горячо зааплодировали. На его лекции в Бостоне в зал перед самым выходом Уайльда явилась группа местных денди (60 студентов из Гарвардского университета) в коротких бриджах с открытыми икрами и смокингах, с подсолнухами в руках — совсем по-уайльдовски. Их целью было обескуражить лектора. Выйдя на сцену, Уайльд незатейливо начал лекцию и, как бы невзначай оглядев фантастические фигуры, с улыбкой воскликнул: «Я впервые прошу Всевышнего избавить меня от последователей!» Один молодой человек писал матери в это время под впечатлением посещения Уайльдом колледжа, где он учился: «У него великолепная дикция, и его способности к изъяснению своих мыслей достойны высших похвал. Фразы, которые он произносит, благозвучны и то и дело вспыхивают самоцветами красоты. … Его речь очень приятна — легка, красива, занимательна». В Чикаго Уайльд на вопрос о том, как ему понравился Сан-Франциско, ответил: «Это Италия, но без её искусства». Всё его турне по Америке было образцом смелости и изящества, ровно как неуместности и саморекламы. Своему давнишнему знакомому Джеймсу Макнилу Уистлеру в письме из Оттавы Уайльд шутливо хвастался: «Америку я уже цивилизовал — остались только небеса!»
Проведя год в Америке, Уайльд вернулся в Лондон в отличном расположении духа. И сразу же отправился в Париж. Там он знакомится с ярчайшими фигурами мировой литературы (Поль Верлен, Эмиль Золя, Виктор Гюго, Стефан Малларме, Анатоль Франс и проч.) и завоёвывает без особых трудностей их симпатии. Возвращается на родину. Встречает Констанс Ллойд, влюбляется. В 29 лет становится семьянином. У них рождаются двое сыновей (Сирил и Вивиан), для которых Уайльд сочиняет сказки. Чуть позже он записал их на бумаге и издал 2 сборника сказок — «„Счастливый принц“ и другие сказки» (The Happy Prince and Other Stories; 1888) и «Гранатовый домик» (The House of Pomegranates; 1891).

В Лондоне Уайльда знали все. Он был самым желаемым гостем в любом салоне. Но одновременно на него обрушивается шквал критики, которую он с лёгкостью — совсем по-уайльдовски — отбрасывает от себя. На него рисуют карикатуры и ждут реакции. А Уайльд погружается в творчество. На жизнь он в это время зарабатывал журналистикой (с 1887 по 1889 он редактор журнала «Женский мир»). О журналистике Уайльда высоко отозвался Бернард Шоу.

В 1887 он опубликовал рассказы «Кентервильское привидение», «Преступление лорда Артура Сэвила», «Сфинкс без загадки», «Натурщик-миллионер», «Портрет г-на У. Х.», которые и составили сборник его рассказов. Однако же Уайльд не любил записывать всё, что приходило ему на ум, многие рассказы, которыми он очаровывал слушателей, так и остались ненаписанными.

В 1890 году в свет выходит единственный роман, который окончательно приносит Уайльду сногсшибательный успех, — «Портрет Дориана Грея» (The Picture of Dorian Gray). Он был напечатан в журнале «Липпинкоттс мансли мэгэзин». Но критики обвинили роман в безнравственности. В ответ на 216 печатных откликов на «Портрет Дориана Грея» Уайльд написал более 10 открытых писем в редакции британских газет и журналов, объясняя, что искусство не зависит от морали. Более того, он писал, те, кто не заметил морали в романе, полные лицемеры, поскольку мораль всего-то и состоит в том, что убивать совесть безнаказанно нельзя. В 1891 году роман со значительными дополнениями выходит отдельной книгой, и Уайльд сопровождает свой шедевр особым предисловием, которое становится отныне манифестом эстетизму — тому направлению и той религии, которые он и создал.

1891—1895 гг. — годы головокружительной славы Уайльда. В 1891 году выходит сборник теоретических статей «Замыслы» (Intensions), где Уайльд излагает читателям свой символ веры — свою эстетическую доктрину. Пафос книги в прославлении Искусства — величайшей святыни, верховного божества, фанатическим жрецом которого был Уайльд. В том же 1891 году он написал трактат «Душа человека при социализме» (The Soul of Man under Socialism), в котором отвергается брак, семья и частная собственность. Уайльд утверждает, что «человек создан для лучшего назначения, чем копание в грязи». Он мечтает о том времени, когда «не станет более людей, живущих в зловонных притонах, одетых в вонючие рубища… Когда сотни тысяч безработных доведенных до самой возмутительной нищеты, не будут топтаться по улицам, …когда каждый член общества будет участником общего довольства и благополучия»…

Отдельно стоит написанная по-французски в это время одноактная драма на библейский сюжет — «Саломея» (Salomé; 1891). По заверению Уайльда, она была специально написана для Сары Бернар, «этой змеи древнего Нила». Однако в Лондоне её постановке воспрепятствовала цензура: в Великобритании запрещались театральные представления на библейские сюжеты. Напечатана пьеса была в 1893 году, а в 1894 году вышел и её перевод на английский язык с иллюстрациями Обри Бёрдслея. Впервые пьеса была поставлена в Париже в 1896 году. В основу «Саломеи» положен эпизод гибели библейского пророка Иоанна Крестителя (в пьесе он фигурирует под именем Иоканаан), нашедший отражение в Новом Завете (Матф 14:1-12 и др.), однако версия, предложенная в пьесе Уайльдом, отнюдь не является канонической.

В 1892 году написана и поставлена первая комедия «блистательного Оскара» — «Веер леди Уиндермир» (Lady Windermere’s Fan), успех которой сделал Уайльда самым популярным человеком Лондона. Известен очередной эстетский поступок Уайльда, связанный с премьерой комедии. Выйдя на сцену по окончании постановки, Оскар затянулся сигаретой, после чего начал так: «Дамы и господа! Вероятно, не очень вежливо с моей стороны курить, стоя перед вами, но… в такой же степени невежливо беспокоить меня, когда я курю». В 1893 году выходит его следующая комедия — «Женщина, не стоящая внимания» (The Woman of No Importance), в которой само название строится на парадоксе — до того «апостол Красоты» почувствовал этот приём родным.

Ударным в творческом отношении становится 1895. Уайльдом написаны и поставлены две пьесы — «Идеальный муж» (An Ideal Husband) и «Как важно быть серьёзным» (The Importance of Being Earnest). В комедиях во всем блеске проявилось искусство Уайльда как остроумнейшего собеседника: его диалоги великолепны. Газеты называли его «лучшим из современных драматургов», отмечая ум, оригинальность, совершенство стиля. Острота мыслей, отточенность парадоксов настолько восхищают, что читатель ими одурманен на протяжении всей продолжительности пьесы. Он всё умеет подчинить игре, нередко игра ума настолько увлекает Уайльда, что превращается в самоцель, тогда впечатление значительности и яркости создается поистине на пустом месте. И в каждой из них есть свой Оскар Уайльд, бросающий порции гениальных парадоксов.

Роман с Альфредом Дугласом и Судебный процесс
Ещё в 1891 году Уайльд познакомился с Альфредом Дугласом, который был младше Уайльда на 17 лет. Оскар, влюблённый во всё прекрасное, полюбил юношу, а потому перестал часто видеться с женой и детьми. Но Альфред Дуглас, избалованный аристократ, (Бози, как его игриво называли) плохо понимал, кто такой Уайльд. Их отношения связывали деньги и прихоти Дугласа, которые Уайльд покорно исполнял. Уайльд в полном смысле слова содержал Дугласа. Оскар позволил обобрать себя, разлучиться с семьей, лишиться возможности творить. Их отношения, конечно, не мог не видеть Лондон. У Дугласа же были ужасные отношения со своим отцом — маркизом Куинсберри, человеком предельно эксцентричным и узколобым, неотёсанным хамом, потерявшим расположение общества. Отец с сыном постоянно ссорились, писали друг другу оскорбительные письма. Куинсберри свято верил, что значительное влияние на Альфреда оказывал Уайльд, и жаждал сокрушения репутации лондонского денди и литератора, чтобы тем самым восстановить свою давно пошатнувшуюся репутацию. Ещё в далёком 1885 году к британскому уголовному законодательству была принята поправка, запрещающая «непристойные отношения между взрослыми мужчинами», пусть даже по обоюдному согласию. Куинсберри пишет записку Уальду и оставляет её в клубе, где обычно бывает последний. Послание дерзко и оскорбительно: Куинсберри называет Уайльда содомитом, а точнее «сомдомитом», как пишет маркиз. Уайльд скандализирован, друзья советуют ему пренебречь оскорблением и на время уехать из страны, но Альфред Дуглас, ненавидящий отца, настаивает на том, чтобы Уайльд подал в суд на маркиза Куинсберри за клевету. Маркиз собирает свидетелей, предъявляет суду список из 13 мальчиков, с указанием дат и мест, где писатель с ними встречался и дело катастрофически оборачивается против Оскара Уайльда. В зале суда не было свободных мест, народ стекался на процесс над талантливым эстетом. Уайльд держался героически, защищал чистоту своих отношений с Дугласом и отрицал их сексуальный характер. Своими ответами на некоторые вопросы он вызывал у публики взрывы смеха, но сам стал понимать, что после недолгого триумфа он может слишком низко упасть.

Например, обвинитель задавал Уайльду вопрос: «Не может ли привязанность и любовь художника к Дориану Грею натолкнуть обыкновенного человека на мысль, что художник испытывает к нему влечение определённого рода?» А Уайльд отвечал: «Мысли обыкновенных людей мне неизвестны». «Бывало ли так, что вы сами безумно восхищались молодым человеком?» — продолжал обвинитель. Уайльд отвечал: «Безумно — никогда. Я предпочитаю любовь — это более высокое чувство». Или, например, пытаясь доказать намёки на «противоестественный» грех в его работах, обвинитель зачитал пассаж из одного уайльдовского рассказа и поинтересовался: «Это, я полагаю, тоже написали вы?» Уайльд специально дождался гробового молчания и тишайшим голосом ответил: «Нет-нет, мистер Карсон. Эти строки принадлежат Шекспиру». Карсон побагровел. Он извлёк из своих бумаг ещё один стихотворный фрагмент. «Это, вероятно, тоже Шекспир, мистер Уайльд?» — «В вашем чтении от него мало что осталось, мистер Карсон», — сказал Оскар. Зрители захохотали, и судья пригрозил, что прикажет очистить зал.

На одном из судебных заседаний Уайльдом была произнесена речь, которая вызвала восторг у слушавшей процесс публики. Когда обвинитель попросил разъяснить, что бы означала фраза «любовь, что таит своё имя», высказанная Альфредом Дугласом в его сонете, с огненной силой Уайльд сказал следующее:
«Любовь, что таит своё имя» — это в нашем столетии такая же величественная привязанность старшего мужчины к младшему, какую Ионафан испытывал к Давиду, какую Платон положил в основу своей философии, какую мы находим в сонетах Микеланджело и Шекспира. Это все та же глубокая духовная страсть, отличающаяся чистотой и совершенством. Ею продиктованы, ею наполнены как великие произведения, подобные сонетам Шекспира и Микеланджело, так и мои два письма, которые были вам прочитаны. В нашем столетии эту любовь понимают превратно, настолько превратно, что воистину она теперь вынуждена таить свое имя. Именно она, эта любовь, привела меня туда, где я нахожусь сейчас. Она светла, она прекрасна, благородством своим она превосходит все иные формы человеческой привязанности. В ней нет ничего противоестественного. Она интеллектуальна, и раз за разом она вспыхивает между старшим и младшим мужчинами, из которых старший обладает развитым умом, а младший переполнен радостью, ожиданием и волшебством лежащей впереди жизни. Так и должно быть, но мир этого не понимает. Мир издевается над этой привязанностью и порой ставит за нее человека к позорному столбу. (пер. Л. Мотылёва)

Тем не менее, в 1895 году по обвинению в содомии Уайльда приговаривают к двум годам тюремного заключения и исправительных работ.

Тюрьма полностью сломала его. Большинство былых друзей от него отвернулись. Но те немногие, кто остались, буквально помогли ему остаться в живых. Альфред Дуглас, которого он так пламенно любил и которому писал знойные любовные письма ещё будучи на свободе, ни разу не приехал к нему и ни разу ему не написал. В тюрьме Уайльд узнаёт, что умерла его мать, которую он любил больше всего на свете, эмигрировала его жена и изменила свою фамилию, а также фамилию сыновей (отныне они были не Уайльды, а Холланды). В тюрьме Уайльд пишет горькую исповедь в форме письма Дугласу, которую называет «Epistola: In Carcere et Vinculis» (лат. «Послание: в тюрьме и оковах»), а позже его ближайший друг Роберт Росс переименовал её в «De Profundis» (лат. «Из глубины»; так начинается 129-й Псалом).

Полагаясь на финансовую поддержку близких друзей, освобождённый в мае 1897 г., Уайльд переехал во Францию и сменил имя на Себастьяна Мельмота (Sebastian Melmoth). Фамилия Мельмот была заимствована из готического романа знаменитого английского писателя XVIII века Чарльза Метьюрина, двоюродного деда Уайльда, автора романа «Мельмот Скиталец». Во Франции Уайльд написал знаменитую поэму «Баллада Редингской тюрьмы» (The Ballad of Reading Gaol; 1898), подписанную им псевдонимом С.3.3. — таков был тюремный номер Оскара (камера № 3, 3 этаж, блок C). «Баллада» вышла в свет тиражом в восемьсот экземпляров, напечатанных на японской веленевой бумаге.

Незадолго до смерти он сказал о себе так: «Я не переживу XIX столетия. Англичане не вынесут моего дальнейшего присутствия». Оскар Уайльд скончался в изгнании во Франции 30 ноября 1900 года от острого менингита, вызванного ушной инфекцией. Умирал в захудалой гостинице. Последними его словами были: «Или я, или эти мерзкие обои в цветочек».

Он был похоронен в Париже на кладбище Баньо. Спустя примерно 10 лет его перезахоронили на кладбище Пер-Лашез, а на могиле был установлен крылатый сфинкс из камня работы Джейкоба Эпстайна. С течением времени могила писателя покрылась поцелуями, и теперь высказываются опасения, что помада может разрушить памятник.