Курёхин Сергей. Отсутствие обыденности

9 июля 1996 года не стало Сергея Курёхина. По мнению музыкальных критиков и культурологов, он был единственным российским музыкантом, оказавшим серьезное влияние на всемирную рок-культуру. Участвовать в его концертах почитали за честь самые передовые музыканты по обе стороны Атлантики. Документальный фильм Владимира Непевного и Анастасии Курёхиной с лаконичным названием «Курёхин» смотрите на телеканале «Культура» 9 июля в 00:40.
От авторов фильма:
Сергей Курёхин обратил на себя внимание поначалу как джазовый музыкант. Блестящий пианист, он играл неортодоксальный авангард на фестивалях тогда еще Советского Союза и выпускал пластинки на британской «Лео Рекордс». До этого было увлечение роком, к которому он и вернулся в середине 80-х, сначала влившись в «Аквариум» его золотой поры, а затем придумав уникальную мультимедийную «Поп-механику».
«Поп-механика», наверное, высшее достижение Мастера. В ней поразительным образом сплелись элементы джаза, рока, фольклора, серьезность классики и шутовство клоунады. Ко всему этому примешивался неудержимый восторг ребенка. Как будто после долгого наказания Курёхин оказался перед бесконечным развалом когда-то абсолютно недостижимых игрушек - от диких зверей до военных и симфонических оркестров, от гигантских хоров и балетных трупп до грузовиков с танками.
Курёхину скучно было заниматься чем-то одним, быть только музыкантом. Он активно работал в кино, создал не только замечательную музыку к фильмам «Господин оформитель», «Замок», «Над темной водой» и многим другим, но и безумные актерские работы в «Двух капитанах-2» или фильме «Лох – победитель воды». Будучи в советские годы невыездным, с началом перестройки Курёхин моментально распространил свою деятельность и на Запад. О нем снимали фильмы, его «Поп-механика» выступала по всему миру. А друзьями и единомышленниками стали Джон Кейдж, Фрэнк Заппа, Джон Зорн. Легендарная мистификация «Ленин-гриб» в один миг сделала Курёхина национальной знаменитостью. Сергей Курёхин был человек-праздник. Его внезапная и безвременная кончина вызвала шок. А спустя год возник фестиваль SKIIF – безумный яркий и непредсказуемый праздник музыки.

Сергей Курёхин. Размышления.

Я хотел быть замечательным, гениальным музыкантом. Я представлял себя сидящим в огромном концертном зале, зале им. Чайковского: сидят старушки, старички, профессора консерватории, знаменитые музыканты, а я - за роялем. Я беру последнюю ноту, гробовая тишина, а я встаю и - буря аплодисментов, и цветы, цветы. Этот сон снился мне много-много раз. И что же вышло?
Я одновременно любил вещи, по-моему, в то время, взаимоисключающие, потому что люди, которые любили рок-музыку и поп-музыку, не слушали джаз вообще. Это два каких-то несовместимых типа мышления. Я довольно органично себя ощущал и в той, и в другой среде. С другой стороны, потом уже начали немножко смещаться акценты: джазмены говорили «Курёхин - рок-музыкант, ему надо играть рок, так пусть он рок и играет» или «С "Аквариумом" играет джазовый музыкант Курёхин».
Единственное, что осталось в искусстве – это отсутствие обыденности. И как только искусство приобретает характер систематической работы, оно сразу теряет всякий смысл. Искусство без катарсиса абсолютно бессмысленно. Если оно без катарсиса, это просто набор формальных приемов. Потому что очень хочется какого-то катарсиса, очищения просто. Неважно, какое оно. Хочется душевного волнения.
Я много лет выращиваю в себе шизофрению. Сначала я выращивал в себе двоих людей. Есть два несовместимых, взаимоисключающих, но сосуществующих в моем организме человека. Сейчас я уже дошел до такого уровня, что во мне присутствует порядка человек шести - десяти. Каждый из них обладает своим характером, своей жизнью, своими привязанностями, своими способностями. Они просто используют моё тело. А так они дружат, они ссорятся, они общаются между собой. А я - это нечто такое несуществующее. Я - это такая совокупность всех этих разных людей внутри себя, но меня, как такового, нет.
Мне очень важно, чтобы музыка была свежая. У меня ощущение свежести. Я нашел это слово и очень радуюсь ему. Ощущение свежести для меня в искусстве и в музыке - это самое важное. Получилось так, что я рос параллельно с развитием рок-музыки и, частично, с развитием джаза. То есть я застал то время, когда эти два течения еще как-то развивались. Для меня появление новых пластинок «Битлз» не было чем-то историческим. Они просто выходили. Я ждал появления новой пластинки «Битлз». Когда она выходила - это ощущение живости, ощущение жизни. Оно очень важно. Если бы рок-музыки не было, если бы она прошла мимо меня, я не знаю, я никогда бы не стал музыкантом.
В самом начале перестройки у меня было такое ощущение, что сейчас искусство, наконец, получило полную свободу, и что оно сейчас действительно воспарит, и что люди, которые по традиции называются творческими людьми, должны делать какие-то невероятные вещи. Я ещё не знал, какие. Я не мог сказать, потому что нельзя говорить о будущем в каких-то конкретных формах. А потом «Поп-механика» - это не совсем музыкальное явление, это скорее лаборатория по исследованию отношений индивида и общества. «Поп-механика» строилась по принципу дружбы, когда собирала всех друзей. Она несла определенный духовный заряд.
Основное в джазе, основное в советской, русской культуре – это безумие. Только безумие может внести дух русского. Можно играть любую музыку, можно петь романс, можно петь итальянскую оперу, можно играть диксиленд, африканскую музыку, тибетскую, но это все будет оставаться той самой музыкой, про которую я говорил, пока туда не вноситься элемент безумия. Как только туда внесли элемент безумия, это автоматически становиться русской музыкой.
Одна из самых смешных историй связанных с «Поп-механикой». Был фильм «Диалоги», который сделал Николай Обухович. Мы что-то делали в клубе «Маяк». Была такая обычная тусовка, масса людей принимала участие: опять же Гребенщиков, Цой. Это всё документировалось. Обухович всё это снимал, а потом смонтировали фильм о «Поп-механике» и показали Лигачеву Егору Кузьмичу, который тогда занимался идеологией. Он высказался, что это ужасно, чудовищно, это непонятно, никому не нужно. Когда это звучит в устах главного идеолога, то все, естественно, должны были прислушаться, и они прислушались. Тут же начались какие-то приглашения меня куда-то. Это традиционные приглашения куда-то и беседы со всеми. Самое любопытным была специальная комиссия ЦК партии, которая приехала из Москвы и имела определенный круг вопросов. Надо было понять, что это такое «Поп-механика», почему Лигачев сказал «Что это такое»?! Чтобы посмотреть, надо было организовать концерт. Предложили зал обкома партии «Октябрьский».
Я вспоминаю просто грандиозный чудовищный концерт, невероятно большой. Что мы там только не творили! Какие-то выстраивали сооружения, в то время, когда играл Шостакович, мы рубили какой-то лес, какие-то палки, стригли девушек налысо. В общем, что-то немыслимое. Первый концерт «Поп-механики» в «Октябрьском» невероятно чудовищный, но я с удовольствием вспоминаю о нём. Концерт закончился, зал – в полном недоумении. Заходит ко мне человек и говорит: «Поднимитесь к директору». Я поднимаюсь, ещё вспотевший, запыхавшийся. Стоят люди разные, мужчины, женщины, в пиджачках, аккуратненькие такие, строгость на лице. Гробовая тишина, и все так поглядывают, косят глазом на одного человечка. Я, естественно, жду, растерялся. Этот человечек делает шаг вперед и говорит: «Замечательно. Поздравляю, это большая удача». И все люди тут же начинают жать мне руки и говорить: «Как здорово! Очень необычно, но как здорово!». Я понял, что партия дает добро, и как бы это включается в идеологическую машину.
Я, по большому счёту, вообще не музыкант и, в принципе, заниматься музыкой мне совсем не интересно. Я просто этим занимаюсь с четырёх лет. Занимаюсь этим каждый день. Я без этого уже не могу. Это просто какая-то органичная часть меня самого. Но это не то, что, по большому счету, является для меня важным. Потому что в музыке для себя я решил все проблемы. Я уже понимаю всё, что мне нужно, и себя в качестве музыканта я уже практически не воспринимаю. Я очень ценю публику, я очень ценю людей, я всегда хочу, чтобы они получили удовольствие, удовольствие с большой буквы. В то же время я стараюсь, чтобы мне самому было интересно делать конкретную программу. Я сейчас вспоминаю, концерты были настолько дикие, но тогда не было рефлексии, было желание, уверенность в правильности того, что делаешь, плюс ощущение свежести и радости от того, что делаешь на сцене. Там принимало участие много музыкантов. Они уже достаточно знамениты, достаточно известны и в своей области - профессионалы высокого класса. Им уже доставляло радость не просто музицировать, а вытворять на сцене что-нибудь такое, что почти не связывалось с музицированием. Это было ощущение свежести. Ощущение нового звучания, нового качества на сцене.
Мы ищем выхода там, где его уже быть не может. Мы от искусства требуем какой-то духовности, чего-то нового, невероятного. Мы требуем от тех форм, которые в принципе уже не состоятельны, потому что одним и тем же человечеству заниматься наскучило. И пересматриваются все основы - основы театра, музыки. Как бы всё исчерпало себя. Я очень рад, что всё сейчас это рушится, очень приятно это ощущать, когда стоишь у истоков чего-то нового. Всегда ощущение полета, возвышенности и такой радости. У меня, с одной стороны, сожаление о том, что рушится мир искусства, с другой - радость, что сейчас появится что-то такое невероятное, что просто руки начинают трястись.
Поскольку практически разрушилась основная социальная иерархия, и все социальные институты потеряли всякий смысл, то сейчас очень важным становиться какая-то ячейка, которая могла бы сохранить какой-то смысл. Человек будет ощущать себя спокойно, уверенно, и в основе его социального бытия будет лежать его дом. Для меня семья - это очень важно. Я очень люблю, когда детки, когда приходишь домой, а там дети, уроки, школа. Мне очень приятно. Это ощущение дома - очень важная штука.

Материал взят с сайта Телеканала "Культура".

Для интересующихся выкладываю программу начала 90-х, где Курехин доказывает что Ленин - гриб. Зачем он это делает?

«Ленин-гриб» — медиавирус, запущенный Сергеем Курехиным и Сергеем Шолоховым в телевизионной передаче «Пятое колесо», показанной 17 мая 1991 года по Ленинградскому телевидению.
Вдова Сергея Курёхина в интервью «Комсомольской правде» рассказала историю возникновения этой телепередачи:
Идея программы родилась так: как-то Сергей увидел передачу о смерти Сергея Есенина. Автор программы выстраивал доказательство того, что поэта убили на совершенно абсурдных вещах. Показывали фотографии похорон Есенина, и за кадром говорили: «Посмотрите, куда смотрит этот человек, а вот этот смотрит в другую сторону, и это означает, что Есенина убили...» Сергей посмотрел программу и сказал мне: «Так можно доказать все что угодно».